Там, за поворотом [СИ] - Сергей Калашников

Вот и получилось, что разных припасов к зиме нашими трудами создано было не много, а очень много. Так ведь ещё и Жалючая Гадюка со товарищи привёз еды, годной для длительного хранения, заведомо больше, чем требуется нам до следующего лета. И кто всё это съест? Так пациенты. Ходят они сюда. Многие задерживаются на несколько дней. Иные - надолго. А бывает, и навсегда остаются - не все выживают, что уж греха таить.

Так вот, и мы, и больные, и сопровождающие их лица - все едят из одного котла. Все выполняют одни правила и трудятся под руководством того, кому из нас нужны помощники. С дровишками работа есть всегда. Пемзу продолжают подтаскивать, известняк. На вырубке вообще дел полным полно, в других местах старые деревья надо удалить, двор замостить камнями… разогнался я что-то. Ну, да, кто хозяйство вёл, и без подробностей поверит - вечно на всё, что надо, никаких рук не хватает.

Отсюда и желание расширить постройку, а то тесно у нас становится.

Для полноты картины упомяну один чисто бытовой эпизод из зимней жизни. Сидим мы вечерком вокруг ровно горящего костра, чай пьём из земляничного листа заваренный. Семейство моё, охотник с лубком на ноге, женщина, поправляющаяся после тяжёлых родов и ещё пара человек. Распахивается занавес из тяжёлых шкур, что отсекает нашу тёплую компанию от стылой зимней ночи, и входят три крепких охотника без малейших признаков нездоровья.

Я, как хозяин дома, встаю им навстречу и открываю рот для слов учтивого приветствия, но позыв мой оказался тщетным:

- А ты хорошо устроился, колдунишка, - считай от порога заявляет центральный персонаж возникшей перед нами группы. - Здесь буду жить я, - и топором замахивается.

- Ничто не сравнится с Матильдой моей! - воплю я во всю силу голосовых связок, отводя правую руку, как будто разворачиваю грудную клетку для глубокого вдоха. Сам же в это время быстро шагаю вперёд и с левой заезжаю кистенём в висок посетителю.

Еле успеваю отскочить в сторону, потому что мужик падает прямо на меня, поверженный вспрыгнувшим ему на спину Загрей. Картина дополняется видом Серого, вцепившегося в причинное место левому ведомому, а правый нервно дёргает головой после удара, полученного от Тычинки рычагом крапивной мялки.

Занавес распахивается повторно, впуская подкрепление ещё из двух охотников, но один их них задерживается, рассматривая стрелу, торчащую у него из груди - это Фая успела вмешаться. Второй же спотыкается о Серую, только что стряхнувшую щенков со своих сосков. Споткнувшийся налетает затылком прямо на гирьку моего кистеня и лбом опять же на крапивную мялку.

Такие вот больные ко мне наведались. Все умерли. И, да, эпизод этот по моему времяощущению длился секунд восемь.

Понимаете, какое дело: я ведь не турист какой в древнем мире. Нормальный доисторический пацан, воспитанный в среде реальных дикарей, и усвоивший, что в жизни всякое случается. Я ни капельки не злой, просто не люблю бояться.

Глава 3. Большой дом

Ну вот, про хозяйство я рассказал, можно и о деле речь повести. Пришел ко мне старый шаман. Было это ещё по осени.

- Здравствуй, Барсук, - сказал он, едва приблизился. - Я - Тугой Пучок, Говорящий с Духами из племени Пушистых Колонков. Не будешь ли ты против, если я поставлю свой шатёр в твоём стойбище?

- Здравствуй, Пучок, - ответил я в тон. - Здесь достаточно места для твоего шатра. Хватит и дров в лесу, и рыбы в реке, и дичи в холмах. Присядь к нашему костру, отведай угощения, передохни после долгой дороги. А потом я подскажу, где твоему жилищу не будут угрожать порывы ветра и вода не подтопит очаг.

Выполняя ритуал приёма нового жителя моего посёлка, я размышлял над тем, почему этот человек так поступает. Обычно ведь шаманы избегают устраиваться рядом друг с другом. Не является ли это действие попыткой лишить меня статуса Говорящего с Духами? Или старик намерен перехватить клиентуру? А, может, разнюхивает что-то?

Ему, на мой взгляд, под полтинник. То есть - он вчетверо старше моего внешнего вида, но вдвое младше моего разума и, надеюсь, жизненного опыта. Как ни крути - вызов принимать необходимо. В этом мире, как и в моём времени, человека принимают по одежде, оценивают по разговору, но, в конце концов, окончательное отношение складывается на основании совершаемых поступков. То есть, правильно одевшийся говорун, если ничего не делает, может долго оставаться уважаемым человеком. Собственно, шаманы до этого давно додумались, научились со значительным видом произносить туманные двусмысленности и крепко поработали над собой в плане укрепления дара убеждения.

Если кто со мной не согласен, можете высказываться, но к опиуму для народа у меня отношение именно такое.

Пучок же впечатление на меня произвёл необычное. Он был одет как охотник, шапки на голове не носил - то есть ходил голоухом и волосы заплетал в две косы. Лишних амулетов при нем не наблюдалось. Тотемный деревянный зверёк на шее и мешочек с оберегом на поясе - обычный для местного жителя комплект. И ещё он прихрамывал.

Прибыл он с одной волокушей, которую притащил помощник, косоглазый крепыш. Мы с Фаей помогли поставить каркас жилища - наклонные жерди, связанные вверху. Закрепили шкуры и откланялись, пригласив новых соседей к ужину. Они не отказались.

Вели себя эти люди тихо. Регулярно захаживали к нам перекусить, дрова из-под нашего навеса брали непринуждённо, как будто сами их туда принесли. А по ночам в их шатре часто рокотал бубен и ещё оттуда доносилось бормотание. Файка подслушивала, пока я отвлекал шаманского помощничка разговорами. Она подкрадывалась к жилищу с другой стороны и приникала ухом к покрытию.

- Духов призывает, - отчитывалась она ночами мне на ушко. - Спрашивает, какой будет зима, куда откочуют олени, где разыскивать кабанов, в какой стороне кормятся лоси.

Поскольку эти люди принимали пищу из наших рук, я их постепенно устроил ухаживать за больными, заодно переняв несколько довольно эффективных рецептов из местного целительского арсенала.- одна из "заварок" хорошо помогала от чирьев. Другая снимала воспаление с глаз. Третья - закрепляла.

Коротать холода нам помогали песни. Когда-то, ещё в той жизни, я ходил в хор ветеранов - вполне сносный баритон позволял справляться с несложными мелодиями. В этой же жизни достался мне отличный звонкий мальчишеский голос, наверное, не хуже, чем у Робертино Лоретти. Зная, что этот подарок судьбы недолговечен и при ломке голоса обязательно пропадёт, я торопился пользоваться им как можно активней. Фая с Тычинкой присоединялись, и мы заливались соловьями. Самые вкусные партии из Риголетто, Сильвы, Фауста… не все названия помню, а уж тем более авторов. А вот мотивы и, кое-где, слова, затруднений у меня не вызывают.

- Да, я всегда была -

Пепита - дьволо,

Пепита - дьволо, -

Это Тычинка любит выводить, размахивая рычагом от крапивной мялки.

- Карамболина, Карамболетта, - задорно искрится Фая.

- На земле весь род людской, - ну а мне пуще всего нравятся кричалки.

Эти выступления народ полагает молитвами, потому что основная масса слов в них - что вижу, то пою. Часто нерифмованные, но всегда ритмичные строки. Особенно душевно выходит во время ломки хвороста, с хеканьем, с напряжёнными кряками да под хруст ломающейся древесины.

- Привет, Барсучок! Я вождь Рокочущий Гром из племени Грозных Медведей. Пришёл узнать, не нужна ли тебе помощь на охоте, - крепкий мужчина, осанистый такой, басовитый. Голос - будто гром вдали рокотнул.

- Здравствуй, Гром. У меня есть еда, поэтому охотиться я не собирался. Но к северу отсюда в осиннике люди видели хромающего лося. Пойдём, завалим, пока волки не загрызли его. Тогда у тебя будет добыча, которой обрадуются люди из племени Медведей.

Взгляд гостя - оценивающий. Он явно прибыл оказать мне знак дружелюбия. Или милость? Судя по непочтительному обращению, второе. Похоже, меня прощупывают насчёт слабости в коленках. Но ход я сделал правильный - в глазах охотника загорелся азарт. Не принять подобную подачу он просто не в силах.

Насчёт лося…? Хм. Не стану же я докладывать, что каждый день отношу в осинник по четыре веника, подкармливая "живые консервы". А насчёт причины, по которой инвалида до сих пор не слопали хищники, даже ума не приложу. Хотя, волков из ближайшей окрестности гоняет Загря. Они сейчас в начале зимы ещё не сбились в стаи и не особенно наглеют, пока не оголодали. Но вой их этой ночью уже звучал, так что имеет смысл поторопиться, пока они меня не опередили.

Я на лыжах. Снег ещё не слишком глубок, поэтому попутчик мой, хоть и проваливается по щиколотку, идет, не отстаёт. Огибаем холм и крадёмся вдоль склона, заросшего осинами. Куда идти, мне чётко известно, - к тёмному пятну, виднеющемуся среди бледных стволов, выбираемся уверенно. Уже и стрелять можно, однако, я уступаю право на первую попытку своему спутнику, вооружённому копьём.